Те Места, Где Королевская Охота[Книга 1] - Сергей Лифанов

Дилижанс стоял аккурат перед темной громадой главных ворот Арафы. Две мощные нефтяные лампы — электричества в Арафе не признавали и не собирались признавать в ближайшие сто лет! — по бокам от входа не столько освещали, сколько, казалось, сгущали предрассветный мрак во всем окружающем мире. На самом же деле небо уже заметно посветлело.

— Сударь, — позвал сверху кучер, — багаж–то получать будете? — В голосе возничего не было раздражения, только ирония.

— Да–да, — Хастер суетливо зашарил по карманам в поисках квитанции и протянул ее подменному кучеру, хотя в том не было особой нужды: на крыше под откинутым непромокаемым пологом одиноко стоял только его чемодан. — Будьте добры. Я, кажется, уже начинаю просыпаться.

Кучер спустился на землю с чемоданом, Хастер оделил его мелкой монетой, подхватил чемодан и пошел к дверям стеклянного павильона, притулившегося возле крепостной стены слева от ворот. Официально павильон назывался Въездным, но за сходство его назначения с таможней кто–то из постоянных клиентов прозвал его Мытней, и это название привилось и закрепилось. Ибо Мытню не мог минуть никто из приглашенных в Арафу, и все без исключения чинов, положений и заслуг ожидали, в одной очереди как равные, когда их пропустят в замок.

Вот и сейчас под стеклянную крышу Мытни непрерывно въезжали кареты, и вся имперская знать спешно выгружалась из своих экипажей, оставляя в них амбиции и спесь, а служители поторапливали кучеров, чтобы те поскорее освобождали места для следующих.

Прибывшие спешили к конторке отмечаться, и невозмутимый чиновник в парадном мундире, не обращая внимания на очередь, в которой, без всякого учета званий и титулов, ожидали аристократы с пышнейшими и древнейшими именами и простые неродовитые дворяне, принимал пригласительные грамоты, сверял со своим списком, выдавал согласно этому списку жетоны с номерами и, возвращая приглашения, вежливо просил подождать пока вызовут. Его вежливость походила на работу какого–нибудь механизма: такая же размеренная, рутинная и бездушная. Но иначе здесь нельзя — отношения с приезжими должны были быть идеально ровными ко всем, потому что десятки глаз ревниво следили за тем, чтобы чиновник не уделил кому–то хоть большего внимания, чем другим. Сами те, кто прибывал в собственных экипажах, на приехавших дилижансом могли смотреть свысока, но для замковой обслуги было все едино.

Хастер к этому уже привык, а потому, встав в очередь за каким–то вельможей, битых десять минут пока двигалась очередь, спокойно игнорировал выражаемое его спиной высокомерное презрение, погрузившись в чтение захваченной в дорогу книжки, приключения и похождения зловещего князя Гора. Переворачивая страницу, он поймал заинтересованный взгляд стоящей вслед за ним молоденькой аристократки и украдкой подмигнул ей. Девушка была некрасива, ее несколько портил длинный нос, но улыбка у нее была очень даже приятной, и лицо умным; Хастер еще подумал, что надо будет попозже познакомиться. А пока он посмотрел, сколько еще до чиновника, и решительно спрятал книжку в карман.

В очереди он был бы уже вторым, если не считать дамы, которая в настоящий момент стояла перед барьером и пыталась спорить с человекоподобной машиной–чиновником из–за количества своего багажа.

— Сударыня, — холодно, с высоты своего положения толковал чиновник. — Дамы могут иметь с собой два чемодана, господа — один.

— Но это сумочка! — который раз возражала дама. — Дамские сумочки проносить с собой дозволено! Я знаю уложение!

— Сударыня, — ровно повторял чиновник. — В вашу сумочку иной чемодан влезет.

— Это — сумочка! — убеждала повышая голос дама.

Хастер опустил глаза, чтобы оценить предмет спора.

Рядом с конторкой стояли два чемодана — этакие тумбообразные изделия, каждое из которых тащили сюда никак не меньше двух дюжих слуг. Но к чемоданам–то чиновник претензий как раз и не имел. Собственно сумочкой дамой именовался саквояж чуть меньшего размера, установленный на одном из чемоданов. Так что чиновник, конечно, хоть несколько и преувеличивал, однако же на так уж намного — при желании, в так называемой сумочке мог уместиться и годовалый ребенок. Спорить далее чиновник не пожелал, а протянул даме ее собственное приглашение обратной стороной вверх, где были отпечатаны правила пребывания гостей в замке Арафа, вежливо попросил вслух прочесть отмеченный абзац, в коем размеры дамских сумочек определялись как «не более чем шесть дюймов в высоту, двенадцать дюймов в длину при толщине в три дюйма», а сам полез под барьер и вытащил оттуда здоровенную железную линейку.

Дамы в очереди тут же заволновались, и принялись ужимать свои сумочки до предписанных габаритов; хотя, как правило, чиновник не замечал одного–двух лишних дюймов, но из–за дамы–спорщицы он мог и изменить своему правилу.

— Какая наглость, — вполголоса прошипела над плечом Хастера мать носатой девицы, тиская свою сумку. — Кто она вообще такая? Я ее не помню.

— Какая–нибудь провинциальная барыня из этих, дворянчиков по купчей, — пренебрежительно отозвался кто–то в очереди.

— Каждый год одно и то же! — давясь от натуги бурчала дама. — Неужели так трудно запомнить правила!

— Может, она читать не умеет, — негромко прокомментировал Хастер специально для дочки пожилой дамы.

Очередь захихикала, а некрасивая девушка подарила Хастеру еще одну свою приятную улыбку.

Появление измерительного прибора как–то само по себе прекратило спор, и чиновник предложил сдавшейся даме привести свою сумочку в соответствие с правилами где–нибудь в сторонке и указал двум дюжим молодцам оттащить чемоданы в сторонку. Вместе с пресловутой сумочкой. Те проворно исполнили, а на освободившееся место поставили багаж спокойного господина, который стоял перед Хастером.

Здесь задержек уже не было, и минуту спустя на то же место поставил свой чемодан Хастер, сам.

Чиновник без задержки выдал ему номерок, прицепил ярлык к чемодану, и крепкий збмковый молодйц отнес его чемодан к тележке, где уже стояли чемоданы других гостей — право же, багаж Хастера выглядел на их фоне не более чем дамской сумочкой.

Хастер отошел вглубь павильона, где среди живописных вазонов с вечнозелеными кустами для ожидающих были поставлены деревянные скамьи, присел, жестом подозвал служителя, который тут же принес ему горячий бульон с пирожками, и уткнулся в книгу.

Павильон постепенно наполнялся, прибывающие собирались компаниями, словно на каком–нибудь балу, непринужденно беседовали. Здесь табели о рангах действовали неукоснительно, и дворяне попроще держались отдельно от аристократии и, созерцая редкое для их сословия зрелище блестящего сборища сливок Империи, заворожено перешептывались.

Хастер же на своей скамейке не примыкал ни к первым, ни ко вторым. Ему было не скучно и с одним только «Князем Гором».

Но не успел еще легендарный кровопийца и погубитель невинных девушек (невинных юношей тож) расправится со своей второй жертвой, как совсем рассвело, поток подъезжающих экипажей иссяк, а в павильон вошел помощник церемониймейстера, и начал выкликать по списку номера и фамилии — без перечисления титулов и званий — приглашенных. Голос его звучал не хуже крика петуха, возвещающего уход ночи. Хастер, с сожалением расставшись с кровожадным князем, коего время — ночь, ибо имя ему Король Тьмы, убрал книгу, глянул на свой номерок и стал пробился на голос сквозь толпу страждущих.

На него недовольно косились: первыми в замок проходили те, кто принадлежали к рангу Детей и Внуков Императора, а Хастер в своей студенческой шинелишке на волчьем меху и северном малахае выглядел не очень–то подходящим под эту высокую категорию.

Глашатай зычно провозгласил:

— Двадцать девять! Тенедос!

Хастер крикнул:

— Здесь! — и толпа со вздохом подалась перед ним, а за спиной послышался взволнованные шепотки:

— Кто это такой?

— Понятия не имею, но судя по номеру…

— А с виду, не скажешь — сущий провинциал, и вроде бы не богатый…

— Неисповедимы пути Сыновей Императора…

Хастер самодовольно усмехнулся. «И дочерей тоже», — подумал он.

В замок пропускали десятками: десяток мужчин, десяток дам — и так далее. Каждый десяток принимал слуга или служанка и провожал к отведенным покоям. Впрочем, покоями в привычном для вельмож и сановников понимании можно было назвать далеко не все места временного их проживания. Номерам с первого по шестидесятый было хорошо — каждому из этих родовитейших господ полагалось по отдельной комнатке на антресолях замка, прочим же предстояло провести двое суток в общих спальнях, где, как в какой–нибудь казарме, рядами по пять стояли кровати, прикрытые от постороннего глаза лишь полупрозрачными балдахинами; удобства, впрочем, для всех категорий были общего пользования, так что равенство практически не нарушалось.